Искусство делать деньги или нет более геморроя
Циничная сентенция, вынесенная в заглавие статьи, принадлежит самому известному русскому нигилисту, персонажу романа Ивана Тургенева «Отцы и дети» Евгению Базарову. Он произвел ее в одном из бесконечных споров с Павлом Петровичем, такой оригинальной шуткой ответив на недоуменный вопрос аристократа: «Вот как! Вы, стало быть, искусства не признаете?» «Искусство наживать деньги, или нет более геморроя! воскликнул Базаров с презрительной усмешкой». Сия литературная реминисценция понадобилась мне для того, чтобы описать тот казус, тот конфуз, что произошел недавно со знаменитым Домом купца Сафьянчикова в Пскове. Известно, что в этом памятнике архитектуры ныне располагаются художественные мастерские, где худо-бедно обитают псковские графики и живописцы. Дом находится в муниципальной собственности, и вот два года назад над сообществом «свободных аrtistsнавис «Домоклов меч» неминуемой продажи. Однако эти самые artists, между прочим, одни из лучших в Пскове, не стали, аки овцы на заклание, тихо и смиренно ждать своей незавидной участи, а создали движение «Псков-Арт», которое и начало борьбу за Дом купца Сафьянчикова, из которого предполагалось сделать не то бордель, не то кабак. Дом удалось отстоять, более того, как выразился один из представителей «Псков-Арта» Эдуард Шарипов, произошла «смычка искусства, бизнеса и власти», в том смысле, что было подписано трехстороннее соглашение между Администрацией Пскова, художниками и некими заинтересованными лицами. Заинтересованными, в первую очередь, в том, чтобы живописный бережок рядом с разрушающимся зданием использовался под точку общепита. Точнее говоря, под пивнуху. Само собой, не за просто так, а за ремонт. Что-то вроде бартера. У города, по обыкновению, баблос отсутствует. Художники тоже не Сальвадоры Дали. Миллионы тугриков на своих картинках не делают. Как говорится, «на искусстве не заработаешь». Значит, остаются продавцы пенного напитка и сопутствующей закуски: шашлыков, воблы, раков. Ничего, кстати, из ряда вон вызывающего. Издавна поклонники Аполлона тяготели к Бахусу, черпая из его бочонков вдохновение. Почему бы не использовать летние месяцы с пользой для общего дела? Пивнуха так пивнуха. И овцы целы (Дом с художниками), и волки (в данном случае любители пива) сыты. Чуть ли не под крышей купца Сафьянчикова. Но вдруг изморенное жарой информационное поле пронзила новость: «Художники собираются устроить выставку-акцию на стене дома, протестуя против унижения, которому были подвергнуты владельцем пивного ресторана Карл Фридрих, а по совместительству депутатом областного законодательного собрания Игорем Смирновым. Депутат тут же откликнулся гневной отповедью в стилистике: Так-то вы заплатили за предобрейшее?.Унижение же заключалось, собственно, в том, что по скобарско-жлобской привычке, отчего-то весьма наглядно распространенной в наших широтах, арендаторы точки общепита свою часть дома покрасили, ту, где собирается клиентура, а главный фасад и остальную часть дома оставили все в том же неприглядном, убожеском виде. Да еще на стену прикнопили огромный красный банер с названием заведения. Это-то и переполнило пивную кружку терпения. Вернее, унижения. Художники решили устроить выставку одного дня. Слава Богу, не бульдозерную. Однако на стене. Приурочили это мероприятие к Празднику пионерии и Дню Ганзейского союза. А что? Символично получилось. Из окошек звучат пионерские песни. На фасаде шедевры. Тут же мольберт, на котором рождается свежее полотно. Над вывеской портреты основоположников марсксизма-ленинизма. Перфоманс явно удался. Тем более, когда оказалось, что хозяин пивной Игорь Смирнов тоже захотел почтить выставку своим вниманием. Небольшой митинг стал кульминацией в меру общественного, но главным образом эстетического мероприятия.- Этой выставкой мы выражаем протест против вывески на нашем доме. Сказала в диктофон автора этих строк нынешний председатель движения Псков-Арт Ирина Жбанова. Вывеска Карл Фридрих. Над словом Карл мы повесили портрет Маркса. Над словом Фридрих Энгельса. Возвращаем к истокам. Но не марксизма-ленинизма, как вы понимаете, к трем составным частям, а к истокам человеческой морали. Все знают, что в этом доме работают художники, а не пивной бар. Так вы что, всерьез думали, что хозяин заведения вам весь дом покрасит? спросил я Ирину.- Мы не думали, мы знали. По договору, хозяин должен был отремонтировать весь фасад. Теперь мы даже не знаем, как будут развиваться дальше события. Мы люди не конфликтные, но нас к этому вынуждают. Дом Сафьянчикова объект культурного наследия. Псков-Арт принял охранные обязательства. Мы вообще не имеем права производить какие-либо манипуляции с домом. Тем более с иностранными именами. Вешать на Дом русского купца Сафьянчикова. Ведь что получается? Нынче легче налить кружку пива, чем рассказать об искусстве. Но, может быть, это не вина Смирнова, а наша общая беда? Мы, во всяком случае, подчеркиваем, что представляем русскую культуру. Впрочем, как показал митинг, если конфликт и незримо присутствовал, то был замят обещаниями исправить разящий контраст между пивным и художническим фасадами. Давайте смотреть на искусство, а не на стену. Призвал к смычке искусства и пива хозяин летнего кафе. Тем более, что состояние этой стены временное, и в ближайшее время будет приведено в норму. Что касаемо культуры и питания, то потребности человека многогранны, и он должен питаться как твердой пищей, так и жидкой.И Игорь Смирнов с удовольствием пустился в исторические аллюзии, вспоминая о том, что и Владимир Ильич Ленин жутко любил пиво, и кто знает, если б не этот ячменный напиток, случилась бы на Руси революция?А мне снова вспомнился, так, по прихотливой ассоциации, незабвенный нигилист Базаров, утверждавший:- Мы, физиологи, знаем, какие это отношения. Ты проштудируй-ка анатомию глаза: откуда тут взяться, как ты говоришь, загадочному взгляду? Это все романтизм, чепуха, гниль, художество. Пойдем лучше смотреть жука».Саша Донецкий
Центр Деловой Информации Псковской области
https://businesspskov.ru
Источник
VI
Базаров вернулся, сел за стол и начал поспешно пить чай. Оба брата молча глядели на него, а Аркадий украдкой посматривал то на отца, то на дядю.
Вы далеко отсюда ходили? спросил наконец Николай Петрович.
Тут у вас болотце есть, возле осиновой рощи. Я взогнал штук пять бекасов; ты можешь убить их, Аркадий.
А вы не охотник?
Нет.
Вы собственно физикой занимаетесь? спросил, в свою очередь, Павел Петрович.
Физикой, да; вообще естественными науками.
Говорят, германцы в последнее время сильно успели по этой части.
Да, немцы в этом наши учители, небрежно отвечал Базаров.
Слово германцы, вместо немцы, Павел Петрович употребил ради иронии, которой, однако, никто не заметил.
Вы столь высокого мнения о немцах? проговорил с изысканною учтивостью Павел Петрович. Он начинал чувствовать тайное раздражение. Его аристократическую натуру возмущала совершенная развязность Базарова. Этот лекарский сын не только не робел, он даже отвечал отрывисто и неохотно, и в звуке его голоса было что-то грубое, почти дерзкое.
Тамошние ученые дельный народ.
Так, так. Ну, а об русских ученых вы, вероятно, но имеете столь лестного понятия?
Пожалуй, что так.
Это очень похвальное самоотвержение, произнес Павел Петрович, выпрямляя стан и закидывая голову назад. Но как же нам Аркадий Николаич сейчас сказывал, что вы не признаете никаких авторитетов? Не верите им?
Да зачем же я стану их признавать? И чему я буду верить? Мне скажут дело, я соглашаюсь, вот и все.
А немцы все дело говорят? промолвил Павел Петрович, и лицо его приняло такое безучастное, отдаленное выражение, словно он весь ушел в какую-то заоблачную высь.
Не все, ответил с коротким зевком Базаров, которому явно не хотелось продолжать словопрение.
Павел Петрович взглянул на Аркадия, как бы желая сказать ему: «Учтив твой друг, признаться».
Что касается до меня, заговорил он опять, не без некоторого усилия, я немцев, грешный человек, не жалую. О русских немцах я уже не упоминаю: известно, что это за птицы. Но и немецкие немцы мне не по нутру. Еще прежние туда-сюда; тогда у них были ну, там Шиллер, что ли, Гётте… Брат вот им особенно благоприятствует… А теперь пошли всё какие-то химики да материалисты…
Порядочный химик в двадцать раз полезнее всякого поэта, перебил Базаров.
Вот как, промолвил Павел Петрович и, словно засыпая, чуть-чуть приподнял брови. Вы, стало быть, искусства не признаете?
Искусство наживать деньги, или нет более геморроя! воскликнул Базаров с презрительною усмешкой.
Так-с, так-с. Вот как вы изволите шутить. Это вы все, стало быть, отвергаете? Положим. Значит, вы верите в одну науку?
Я уже доложил вам, что ни во что не верю; и что такое наука наука вообще? Есть науки, как есть ремесла, знания; а наука вообще не существует вовсе.
Очень хорошо-с. Ну, а насчет других, в людском быту принятых, постановлений вы придерживаетесь такого же отрицательного направления?
Что это, допрос? спросил Базаров.
Павел Петрович слегка побледнел… Николай Петрович почел должным вмешаться в разговор.
Мы когда-нибудь поподробнее побеседуем об этом предмете с вами, любезный Евгений Васильич; и ваше мнение узнаем, и свое выскажем. С своей стороны, я очень рад, что вы занимаетесь естественными науками. Я слышал, что Либих сделал удивительные открытия насчет удобрения полей. Вы можете мне помочь в моих агрономических работах: вы можете дать мне какой-нибудь полезный совет.
Я к вашим услугам, Николай Петрович; но куда нам до Либиха! Сперва надо азбуке выучиться и потом уже взяться за книгу, а мы еще аза в глаза не видали.
«Ну, ты, я вижу, точно нигилист», подумал Николай Петрович.
Все-таки позвольте прибегнуть к вам при случае, прибавил он вслух. А теперь нам, я полагаю, брат, пора пойти потолковать с приказчиком.
Павел Петрович поднялся со стула.
Да, проговорил он, ни на кого не глядя, беда пожить этак годков пять в деревне, в отдалении от великих умов! Как раз дурак дураком станешь. Ты стараешься не забыть того, чему тебя учили, а там хвать! оказывается, что все это вздор, и тебе говорят, что путные люди этакими пустяками больше не занимаются и что ты, мол, отсталый колпак. Что делать! Видно, молодежь точно умнее нас.
Павел Петрович медленно повернулся на каблуках и медленно вышел; Николай Петрович отправился вслед за ним.
Что, он всегда у вас такой? хладнокровно спросил Базаров у Аркадия, как только дверь затворилась за обоими братьями.
Послушай, Евгений, ты уже слишком резко с ним обошелся, заметил Аркадий. Ты его оскорбил.
Да, стану я их баловать, этих уездных аристократов! Ведь это все самолюбивые, львиные привычки, фатство. Ну, продолжал бы свое поприще в Петербурге, коли уж такой у него склад… А впрочем, Бог с ним совсем! Я нашел довольно редкий экземпляр водяного жука, Dytiscus marginatus, знаешь? Я тебе его покажу.
Я тебе обещался рассказать его историю, начал Аркадий.
Историю жука?
Ну полно, Евгений. Историю моего дяди. Ты увидишь, что он не такой человек, каким ты его воображаешь. Он скорее сожаления достоин, чем насмешки.
Я не спорю; да что он тебе так дался?
Надо быть справедливым, Евгений.
Это из чего следует?
Нет, слушай…
И Аркадий рассказал ему историю своего дяди. Читатель найдет ее в следующей главе.
© Это произведение перешло в общественное достояние. Произведение написано автором, умершим более семидесяти лет назад, и опубликовано прижизненно, либо посмертно, но с момента публикации также прошло более семидесяти лет. Оно может свободно использоваться любым лицом без чьего-либо согласия или разрешения и без выплаты авторского вознаграждения.
Источник
Неизвестно
Высший разум
(218937)
7 лет назад
— Вы собственно физикой занимаетесь? — спросил, в свою очередь, Павел Петрович.
— Физикой, да; вообще естественными науками.
— Говорят, германцы в последнее время сильно успели по этой части.
— Да, немцы в этом наши учители, — небрежно отвечал Базаров.
Слово германцы, вместо немцы, Павел Петрович употребил ради иронии, которой, однако, никто не заметил.
— Вы столь высокого мнения о немцах? — проговорил с изысканною учтивостью Павел Петрович. Он начинал чувствовать тайное раздражение. Его аристократическую натуру возмущала совершенная развязность Базарова. Этот лекарский сын не только не робел, он даже отвечал отрывисто и неохотно, и в звуке его голоса было что-то грубое, почти дерзкое.
— Тамошние ученые дельный народ.
— Так, так. Ну, а об русских ученых вы, вероятно, но имеете столь лестного понятия?
— Пожалуй, что так.
— Это очень похвальное самоотвержение, — произнес Павел Петрович, выпрямляя стан и закидывая голову назад. — Но как же нам Аркадий Николаич сейчас сказывал, что вы не признаете никаких авторитетов? Не верите им?
— Да зачем же я стану их признавать? И чему я буду верить? Мне скажут дело, я соглашаюсь, вот и все.
— А немцы все дело говорят? — промолвил Павел Петрович, и лицо его приняло такое безучастное, отдаленное выражение, словно он весь ушел в какую-то заоблачную высь.
— Не все, — ответил с коротким зевком Базаров, которому явно не хотелось продолжать словопрение.
Павел Петрович взглянул на Аркадия, как бы желая сказать ему: «Учтив твой друг, признаться» .
— Что касается до меня, — заговорил он опять, не без некоторого усилия, — я немцев, грешный человек, не жалую. О русских немцах я уже не упоминаю: известно, что это за птицы. Но и немецкие немцы мне не по нутру. Еще прежние туда-сюда; тогда у них были — ну, там Шиллер, что ли, Гётте.. . Брат вот им особенно благоприятствует.. . А теперь пошли всё какие-то химики да материалисты.. .
— Порядочный химик в двадцать раз полезнее всякого поэта, — перебил Базаров.
— Вот как, — промолвил Павел Петрович и, словно засыпая, чуть-чуть приподнял брови. — Вы, стало быть, искусства не признаете?
— Искусство наживать деньги, или нет более геморроя! — воскликнул Базаров с презрительною усмешкой.
— Так-с, так-с. Вот как вы изволите шутить. Это вы все, стало быть, отвергаете? Положим. Значит, вы верите в одну науку?
— Я уже доложил вам, что ни во что не верю; и что такое наука — наука вообще? Есть науки, как есть ремесла, знания; а наука вообще не существует вовсе.
— Очень хорошо-с. Ну, а насчет других, в людском быту принятых, постановлений вы придерживаетесь такого же отрицательного направления?
— Что это, допрос? — спросил Базаров.
Павел Петрович слегка побледнел.. . Николай Петрович почел должным вмешаться в разговор.
— Мы когда-нибудь поподробнее побеседуем об этом предмете с вами, любезный Евгений Васильич; и ваше мнение узнаем, и свое выскажем. С своей стороны, я очень рад, что вы занимаетесь естественными науками. Я слышал, что Либих сделал удивительные открытия насчет удобрения полей. Вы можете мне помочь в моих агрономических работах: вы можете дать мне какой-нибудь полезный совет.
— Я к вашим услугам, Николай Петрович; но куда нам до Либиха! Сперва надо азбуке выучиться и потом уже взяться за книгу, а мы еще аза в глаза не видали.
«Ну, ты, я вижу, точно нигилист» , — подумал Николай Петрович.
— Все-таки позвольте прибегнуть к вам при случае, — прибавил он вслух. — А теперь нам, я полагаю, брат, пора пойти потолковать с приказчиком.
Павел Петрович поднялся со стула.
— Да, — проговорил он, ни на кого не глядя, — беда пожить этак годков пять в деревне, в отдалении от великих умов! Как раз дурак дураком станешь. Ты стараешься не забыть того, чему тебя учили, а там — хвать! — оказывается, что все это вздор, и тебе говорят, что путные люди этакими пустяками больше не занимаются и что ты, мол, отсталый колпак. Что делать! Видно, молодежь точно умнее нас.
Павел Петрович медленно повернулся на каблуках и медленно вышел;
Источник
